К 245-летию со дня рождения Николая Михайловича Карамзина.

Карамзин в Кёнигсберге.

Карамзин Н. М. Письма русского путешественника (извлечение).

Кенигсберг, июня 19, 1789 г.

 "Вчера в семь часов утра приехал я сюда, любезные друзья мои, и стал вместе с своим сопутником в трактире у Шенка. Кенигсберг, столица Пруссии, есть один из больших городов в Европе, будучи в окружности около пятнадцати верст. Некогда был он в числе славных ганзейских городов.

...Вчерась же после обеда был я у славного Канта, глубокомысленного, тонкого метафизика, который опровергает и Малебранша и Лейбница, и Юма и Боннета, — Канта, которого иудейский Сократ, покойный Мендельзон, иначе не называл, как der alles zermalmende Kant, то есть все сокрушающий Кант. Я не имел к нему писем, но смелость города берет, — и мне отворились двери в кабинет его. Меня встретил маленький, худенький старичок, отменно белый и нежный.

Первые слова мои были: «Я русский дворянин, люблю великих мужей и желаю изъявить мое почтение Канту». Он тотчас попросил меня сесть, говоря: «Я писал такое, что не может нравиться всем; не многие любят метафизические тонкости». С полчаса говорили мы о разных вещах: о путешествиях, о Китае, об открытии новых земель. Надобно было удивляться его историческим и географическим знаниям, которые, казалось, могли бы одни загромоздить магазин человеческой памяти; но это у него, как немцы говорят, дело постороннее.

...Он записал мне титулы двух своих сочинений, которых я не читал: «Kritik der praktischen Vernunft» и «Metaphysik der Sitten» {«Критика практического разума» и «Метафизика нравов» (нем.). — Ред.} — и сию записку буду хранить как священный памятник. 

Вписав в свою карманную книжку мое имя, пожелал он, чтобы решились все мои сомнения; потом мы с ним расстались.

 Вот вам, друзья мои, краткое описание весьма любопытной для меня беседы, которая продолжалась около трех часов. — Кант говорит скоро, весьма тихо и невразумительно; и потому надлежало мне слушать его с напряжением всех нерв слуха. Домик у него маленький, и внутри приборов немного. Все просто, кроме... его метафизики".

СИГУРД ШМИДТ О Н.М.КАРАМЗИНЕ:

"По самоопределению Карамзин — "философ-историк". Из смежных областей знания ему ближе всего нравственная философия и та, которую ныне называем политологией. "Просветители" XVIII в. убеждены в том, что история должна быть училищем морали и политики, и в просвещении видели главное средство воспитания "нравственного чувства", формирующего общественное сознание и мировоззрение и государей и народа. Карамзин полагал необходимым следовать "государственной нравственности, которая ставит уважение к предкам в достоинство гражданину образованному". Он глубоко верил в силу воспитания историей. И предназначал свой труд не только "хорошему обществу" или ученым знатокам, а широкому кругу читателей (в прошлом веке был обычай домашнего чтения вслух). Просветитель Карамзин желал "приучить, приохотить русскую публику к чтению" (а одновременно тем самым закрепить и представление о современном литературном языке, в становлении которого именно он сыграл особо выдающуюся роль)".

Сигурд Шмидт. "История государства Российского" // Календарь "Круг чтения". 1991. М.: "Политиздат", 1990. С. 10-12.