Однажды вечером три сестры купались в озере. Вот они наплавались, наплескались и вышли на берег. Две старшие оделись, а младшая - ее Эгле звали - только руку протянула к рубашке, вдруг кто-то как зашипит на нее! Посмотрела Эгле - это уж забрался в рукав.
- Уходи прочь! - закричала девушка.
- Пообещай, что пойдешь за меня замуж, - уйду, - сказал уж человеческим голосом. Эгле рассердилась, а сестры смеются.
- Чем не жених тебе, - говорят, - соглашайся, сестрица. И побежали домой. Осталась Эгле одна на берегу. Солнце зашло, совсем стемнело. Страшно Эгле, да как без рубашки домой пойдешь?
- Милый уж, отдай рубашку! - просит она. Уж все свое твердит:
- Назовись моей невестой.
- Ну, ладно, - крикнула Эгле, - будь по-твоему!
Уж выполз из рукава. А Эгле схватила рубашку - и скорей за сестрами. На другое утро села Эгле у окошка пряжу прясть. Сидит - прядет, песни поет. Про ужа и думать забыла. Вдруг слышит - во дворе зашуршало, зашипело. Глянула девушка в оконце да так и обмерла со страху. Полон двор ужей! Шипят ужи, извиваются. А три самых больших, самых толстых вползли на порог, сквозь щелку под дверью в дом проскользнули. Эгле - скорей из комнаты да в клеть! Забилась в уголок, дрожит от страха. А ужи говорят отцу с матерью: - Пришли мы сватами от самого царя озерных вод. Снаряжайте вашу младшую дочь. Она за нашего господина обещала замуж пойти. Что тут делать? Пусть хоть царь, а все равно гад ползучий, уж холодный, - как за такого любимую дочь отдать! Да и отказать нельзя - сама девушка слово дала. Как раз в ту пору у них старуха-соседка гостила. Та старуха и говорит потихоньку отцу с матерью: - Отдайте вместо дочери гусыню. Где ужам разобрать! Отец с матерью так и сделали. Вынесли белую гусыню и говорят сватам: - Вот наша младшая дочь. Везите невесту к жениху. Ужи посадили белую гусыню в корыто и повезли ее со двора. Только подъехали к воротам, слышат - кукушка на заборе кукует: Ку-ку, ку-ку! Девушку припрятали, Гусыню сосватали. Ку-ку! Воротились ужи в дом, зашипели, засвистели - подавай им настоящую невесту. Опять старуха-соседка шепчет отцу с матерью: - Выведите им белую овечку. Мать с отцом привели белую овечку. - Не хотелось с дочкой расставаться, - говорят ужам, - да что поделаешь! Берите ее, ведите к жениху. Ужи повели белую овечку. Полдеревни провели, да с дерева на базарной площади опять закуковала кукушка: Ку-ку, ку-ку! Девушку припрятали, Овечку сосватали. Ку-ку! Приползли сваты назад. - Нет, - говорят, - не та невеста. А старуха-соседка все учит: - Отдайте ужам белую корову. Привели белую корову, алой лентой ей шею обвили, отдали сватам. Ужи погнали по деревне белую корову, до самой околицы довели. А за околицей на кусту кукушка сидит, по-кукушечьи говорит: Ку-ку, ку-ку! Девушку припрятали, Корову сосватали, Ку-ку! Воротились сваты, говорят: - Мы к вам с честью, а вы вот как? Три раза нас обманули! Смотрите: в четвертый обманете - не миновать вам беды. Зубами изгрызем мы ваши деревья в садах, хвостами побьем посевы на полях. Эгле услышала из клети эти слова и вышла к сватам.
- Я, - говорит, - слово дала, я и отвечаю. Ведите меня к жениху. Сваты по деревне ползут, за сватами Эгле идет, за Эгле ужи в пыли вьются - невесту к жениху провожают. А кукушка за ними летит, по-кукушечьи говорит:
"Вот это невеста!
Умна и прелестна,
Стройна, точно елка,
Кудри, как из шелка!
Подошли к озеру. Вода в озере запенилась, забурлила и отхлынула от берега. А на прибрежном песке юноша появился - статный, красивый, в богатой одежде.
- Я жених твой, - сказал Эгле юноша. - Зовут меня Жолтис. Для других людей я уж, что по земле извивается, а для тебя, девушка, сбросил я змеиную кожу, тебе одной открыл свое имя. Полюбишь меня, красавица?
- Полюблю, - сказала Эгле, - буду тебе верной женой. - И пошла за женихом в подводное царство.
С тех пор девять лет минуло. Эгле родила своему мужу двух сыновей и дочку. Хорошо жилось Эгле. И дети удались - ласковые, послушные, и муж ее любил и берег. Только вот затосковала Эгле по родному дому. Стало ей подводное царство немило, захотелось на отца с матерью поглядеть, ласковым словом с братьями перекинуться, с сестрами за прялкой песни спеть. Просит она мужа: - Отпусти меня, Жолтис, домой погостить, отцу с матерью показать наших деток. А Жолтис не отпускает.
- Разве плохо тебе в подводном царстве? - спрашивает ее.
- Нет, хорошо, - отвечает Эгле. - Да плоха та дочь, что отца и мать своих забудет навеки.
- Ну, будь по-твоему, - говорит Жолтис. - Отпущу тебя, только прежде спряди ты мне эту золотую кудель. Эгле села за пряжу. День прядет, другой прядет, а кудель все не убывает. Будто даже больше становится. А старая нянюшка, что младшую дочку нянчила, поглядела, как Эгле пряжу прядет, покачала головой и говорит:
- Хоть до моих лет доживешь, и то тебе не спрясть всей кудели.
- А что же, нянюшка, делать? - спрашивает Эгле. - А ты накали спицу в огне, да и проткни ею кудель. Взяла Эгле спицу, накалила добела и только воткнула в кудель - вдруг выскочила из клубка большая жаба. Эта жаба в кудели сидела и выпускала изо рта золотые нити. Эгле с одного конца пряжу пряла, а с другого конца кудель еще длиннее становилась. Ну, а теперь Эгле всю кудель в одну ночь спряла. Наутро приносит она мужу пряжу и говорит:
- Что ты велел, то я исполнила: исполни и ты, что обещал.
- Хорошо, - отвечает Жолтис. - Я от своих слов не отказываюсь. Отпущу тебя к матери и отцу, когда ты эти башмаки сносишь. Жолтис достал из-под лавки железные курпы и подал их жене. Обула Эгле железные курпы. С утра до вечера ходит по острым камням, на скалы взбирается, а на железной подошве - хоть бы одна царапина. Нянюшка смотрит на нее и головой качает:
- Зря себя, доченька, мучаешь, сто лет проживешь - сто лет курпы целы будут.
- Научи, нянюшка, что делать, - просит Эгле.
- Снеси кузнецу и вели их в горн бросить. Так Эгле и сделала. Кузнец перекалил железо в горне, - стало оно ломкое да хрупкое, что стекло. В один час износила Эгле курпы. Приходит она к мужу и говорит:
- Теперь отпустишь?
- Отпущу, - говорит Жолтис. - Только как же ты без заячьего пирога в родном доме покажешься? Смотри, осудят тебя люди, - загордилась, скажут. Тут Эгле и вспомнила. Еще когда она маленькой была и случалось отцу с матерью куда-нибудь из дому уезжать, - никогда они с пустыми руками не возвращались. Привезут пирог, всех детей куском оделят и притом такие слова скажут: "По дороге шли, в заячий домик зашли, заяц нам пирог испек, вот и вам кусок". Так и по всей Литве исстари велось. Стыдно стало Эгле, что она дедовский обычай забыла, и побежала она печь пирог. А муж потихоньку все ведра и горшки припрятал, одно решето оставил. Как в решете воду носить, как тесто месить? Вода прольется в дырочки, мука просыплется. Но и тут старая нянюшка помогла. Она взяла ржаного мягкого хлеба и залепила дырки. Эгле замесила в решете тесто, ни капельки воды не пролила, ни горсточки муки не просыпала. Испекла Эгле пирог и стала с мужем прощаться. Муж ей говорит:
- Больше девяти дней не гости, и смотри, как назад пойдешь, чтобы никто тебя не провожал. Стань на берегу и позови меня так: Если жив мой друг бесценный,
- Забурли, вода проточная.
Из пучины брызни, пена,
Пена белая, молочная!
Если ж милый мой убит
И в пучине темной плавает,
Над волною закипит
Пена красная, кровавая!
- И вы, мои сыновья, и ты, дочь, слово дайте - о чем знаете, людям не рассказывать. Дали дети слово. Тут Жолтис обернулся ужом и вынес жену с детьми на берег озера. Вот радости-то было, когда Эгле со своими детьми в родной дом постучалась! Отец и мать дочерью да внуками не налюбуются, братья, сестры с Эгле не наговорятся. Только соседи их дом стороной обходят. Меж собой говорят:
- Вернулась ужиха с уженятами. Хорошо еще - мужа своего дома оставила. Не было бы от них беды!
Братьям обидно. Стали они сестру уговаривать:
- Откажись от мужа, оставайся с нами навеки. А придет муж за тобой, - мы тебя не выдадим. Эгле отвечает:
- Не дело вы, братья, говорите. Как жене от живого мужа отказываться, как детей родного отца лишить! И если не придет муж за мной, я сама, как время поспеет, из вод озерных его вызову.
- А как ты его вызывать станешь?
- Эх, братья! - отвечает Эгле. - Не вам его звать, не вам про то и знать. А меня лучше не спрашивайте, все равно не скажу. А старуха-соседка учит братьев:
- Не с той стороны, - говорит, - подступаете. Что мать не скажет - малые дети выболтают. Вот собрались братья ночью в лес коней пасти и старшего сына Эгле с собой взяли. В лесу коней на зеленую траву пустили, разложили костер и стали у мальчика выспрашивать, как отца по имени зовут и на какой он зов отзывается. Ничего им старший сын не сказал. Лаской выспрашивают - отмалчивается, побоями выпытывают - только плачет.
- Ну, - говорят братья, - этот в мать пошел, может, с младшим лучше сговоримся. Утром вернулись они домой. Эгле спрашивает у сына:
- Отчего у тебя, сыночек, глаза красные?
- В лесу костер дымно горел, - отвечает ей сын, - вот глаза и покраснели. На следующую ночь опять пошли братья в лес коней пасти и зазвали с собой младшего сына Эгле. Да и от него ничего не добились. Вернулись наутро домой. Эгле глянула на сына и спрашивает: - Что это, сыночек, и у тебя глаза красные? Не обидели ли тебя дядюшки?
- Нет, не обидели, - отвечает ей сын. - Я всю ночь не спал, коней стерег, вот и покраснели глаза. И на третью ночь собрались братья в лес. Приласкали они маленькую племянницу и с собой заманили. Была она у матери с нянюшкой любимым дитятей. Никто ее никогда и пальцем не тронул, злого слова не сказал. Вот стали ее дяди выспрашивать да выпытывать. Она в землю глазками уперлась, молчит, только головой качает: "Не знаю я ничего". А как пригрозили ей дяди гибким прутом, - она задрожала вся, побелела, что платок, да все и рассказала. И как отцово имя - сказала, и на какой он зов отзывается - открыла. Ну, дядьям только того и надо. Еще пригрозили ей, чтобы она перед матерью и словом не обмолвилась, и отвели ее домой. А сами захватили косы, пошли к озеру. Сделали они злое дело, косы о траву вытерли и воротились назад. Только стали косы в сенях вешать, услыхала Эгле железный звон, и сжалось у нее сердце.
- Что, братья, - спрашивает, - так рано на работу выходили? Братья отвечают:
- Густая трава по утренней росе ровнее ложится. А Эгле все душой неспокойна. В тот же день собралась она назад к мужу. У порога с матерью и отцом попрощалась, у ворот сестер, братьев обняла, - никому провожать себя не позволила. Подошла она с детьми к озеру, стала на бережку и сказала, как муж ее научил:
Если жив мой друг бесценный,
Забурли, вода проточная,
Из пучины брызни, пена,
Пена белая, молочная!
Если ж милый мой убит
И в пучине темной плавает,
Над волною закипит
Пена красная, кровавая!
Тут всколыхнулись озерные воды, пеной вспенились. Да не белая пена на волнах качается, не белая, как молоко, а красная, как кровь. И со дна голос послышался:
В час туманный,
В час рассветный
Я людьми загублен злыми
Дочка милая,
Зачем ты
Назвала отцово имя?
Заплакала, зарыдала Эгле. Потом обернулась к детям и сказала:
- Нет у вас ласкового отца, нет у меня любимого мужа. Никто нас в подводном царстве не приветит, а под одним кровом с злыми убийцами нам не жить. Пусть же будет так, как я скажу:
Верным сынам моим, юным героям,
Слово сдержавшим отважно и твердо,
Дубом и ясенем стать над горою,
Буре не кланяясь, выситься гордо.
Дочке же - девочке, сердцем не сильной,
Сердцем не сильной, не крепкой душою,
Трепетным деревом, робкой осиной
Вечно дрожать на болоте листвою.
Мне же подняться в зеленом уборе
Елью угрюмою, елью ветвистою,
Вечно ронять мне в сумрачном горе
Слезы прозрачные, слезы смолистые...
И как сказала, так и сделалось. Старший сын превратился в дуб высокий, младший - в ясень, а дочь - в трепетную осину. Сама же Эгле стала над озером темною елью. С тех пор и повелись на земле ель, дуб, ясень и осина. Печальной вдовой клонит ель свои ветви долу. Чуть дохнет ветер - дрожат, точно от страха, у осины мелкие листочки. А у дуба и у ясеня стволы крепки и тверды, как сердце верного человека. А почему это так, только тот и знает, кто слыхал от дедов про бедную Эгле и про ее детей.
